– Кого ждете? — мурлычет назойливая тетушка, указывая на округлившийся живот моей знакомой.
– Не знаю, — настороженно отвечает та, — еще не узнавали пол.
– Не узнавали? — оторопело переспрашивает назойливая тетушка, — а как вы собираетесь покупать малышу одежду?
– В смысле? Я уже купила — вот распашонка, вот футболка…
Назойливая тетушка смотрит на мою знакомую полными скорби глазами:
– Но она же желтая. Распашонка — желтая. Для какого ребенка этот цвет? Для мальчика или для девочки? Тьфу…
Есть много цветов, которые что-то символизируют. Красный — “то любов”, черный — “то журба”, ну а если красный с желтым — это, конечно, McDonald’s. Но ни один цвет не сравнится с розовым по силе и предвзятости ассоциаций.
Вот представьте. Вы спрашиваете свою новую коллегу, какой ее любимый цвет, а она говорит: “Оранжевый”, — разговор заходит в тупик. То ли дело, если она ответит “розовый” (а еще лучше — “розовенький”). Тут вам сразу все становится ясно. Блондинка. Любит котят, рюшечки и романтические комедии. Глупо хихикает, плохо соображает. Разве оранжевый способен на такой глубокий, пусть и совершенно беспочвенный анализ? Все дело в том, что розовый цвет в нашем сознании — не просто цвет, он — образ жизни.
Так было не всегда. Во времена древнеримских поэтов розовый цвет вел ничем не примечательную жизнь, служа для описания закатов и весенних цветов. С приходом Средневековья он и вовсе исчез из обихода, потому что все были заняты чумой и крестовыми походами — какая уж тут поэзия? Но уже в 18-м веке, когда на французский престол по очереди взошли Людовик XV и Людовик XVI, розовый цвет начал свой путь к славе. Знатные дамы, вроде мадам де Помпадур, да и сами короли любили облачаться в бледно-розовые, расшитые драгоценными камнями туалеты и позировать для придворных живописцев. Розовый потихоньку стал главным цветом эпохи рококо.
Для детей у наших предков не существовало специальных цветов — всех младенцев одевали в белые платьица. Этот цвет был хорош тем, что он не линял после многократных кипячений и стирок. Когда производители смогли предложить более качественные цветные ткани, в детском гардеробе стали появляться вещи пастельных тонов: розовые, голубые и желтые. Директор музея при институте моды Валери Стил говорит, что раньше цвета делились не на мужские и женские, а на детские и взрослые.
Пастельные цвета — лазурный, розовый или лавандовый — считались подходящими для детей и юношей, а темные, насыщенные цвета — зеленый, бордовый или коричневый — для людей постарше. В Англии 19-го века мальчики часто носили розовые ленточки, а их старшие товарищи — красные военные мундиры.
“Розовый и голубой были цветами молодости, — говорит Джо Паолетти, автор книги “Голубой и розовый: цвета для девочек и мальчиков Америки”, — этим цветам давно были присущи стереотипы, только не гендерные, а возрастные. Считалось, что пожилым людям неприлично носить розовый цвет.”
В 20-м веке у розового цвета появился еще один стереотип — на этот раз классовый. В книге Фицджеральда “Великий Гетсби”, вышедшей в 1925 году, Том Бьюкенен посмеивается над Гетсби, сомневаясь, что тот когда-то учился в Оксфорде:
“В Оксфорде! Черта с два! Человек, который ходит в розовом костюме! Оксфорд, который в штате Нью-Мексико.”
Дело в том, что на заре 20-го века цветные костюмы могли многое сказать о человеке. Хотя мужчины в Америке с удовольствием носили розовые, мятные и лиловые костюмы, выпускники престижных колледжей себе такого не позволяли. Именно поэтому появление Гетсби в розовом костюме вызвало насмешки Тома. Если в 18-м веке розовый был цветом знати, то в Америке 20-го века он стал цветом аляповатого среднего класса.
Все это время розовый был лишь бледным подобием себя нынешнего. До тех пор, пока в 1930-х итальянский дизайнер Эльза Скиапарелли не смешала мадженту с белой краской, получив известный нам цвет жвачки и кукол Барби, впоследствии названный shocking pink. Тогда же появилось несколько статей, предлагавших одевать девочек в более нежный и деликатный голубой цвет, а мальчиков — в более агрессивный и насыщенный розовый. Большинство исследователей, однако, сходятся на том, что такие статьи были единичным случаем, — знакомая нам схема “розовый – для девочек, голубой – для мальчиков” начала формироваться еще в начале 1900-х. А настоящий бум гендерного разделения цветов произошел после Второй мировой войны.
Исследователи утверждают, что своей маскулинностью голубой цвет обязан военным мундирам времен Второй мировой — они зачастую были синего цвета. С другой стороны, в нацистской Германии розовый цвет использовали для маркировки гомосексуалов, что в общественном сознании сделало цвет более фемининным.
Некоторые считают, что гегемонию розового, как главного цвета девочек, начала Мейми Эйзенхауэр, первая леди Америки. В день инаугурации своего мужа она появилась на публике в розовом платье и розовых перчатках, а позже приобрела столько розовых вещей для Белого дома — от подушек до кухонной мебели — в связи с чем американцы начали называть его Розовым дворцом. Никакого скрытого подтекста здесь не было, просто миссис Эйзенхауэр считала, что розовый цвет лучше всего оттеняет ее кожу. Но благодаря многолетней традиции наследовать стиль первых леди розовый цвет прочно обосновался среди послевоенного женского населения Штатов.
Последний штрих в возведении розовых стереотипов сделала американская актриса Джейн Мэнсфилд. Ее киносоперница Ким Новак выбрала своим отличительным цветом лавандовый, и Джейн тут же поспешила обзавестись своим фирменным цветом — ее выбор пал на розовый. Джейн не любила размениваться по мелочам, поэтому быстро возвела розовый в статус личного культа. Розовая машина, розовое подвенечное платье, розовый дом, розовое все — она стала одной из прародительниц типичного образа блондинки в розовом, с наивным выражением лица, детским голоском и инфантильной сексуальностью. Розовый достиг пика своей слегка вульгарной популярности среди женщин.
С тех пор розовый цвет качается, как на качелях: от лихорадки 60-х до тотального стиля унисекс 70-х и снова к розово-рюшечным 80-м. Интересно, что стереотипы вокруг этого цвета стали настолько сильны, что женщины начали осознанно использовать их для создания нужного эффекта. Так, в 1963-м знаменитая гонщица Донна Мимс, известная как “розовая леди”, с легкостью обгоняла мужчин на трассе, но при этом поддерживала образ милой и неопытной барышни, одеваясь во все розовое. Героиня Риз Уизерспун в “Блондинке в законе“ делает то же самое — создает образ типичной, одетой в розовое глупышки, и при этом успешно изучает юриспруденцию. Даже персонаж Долорес Амбридж из “Гарри Поттера” использует пушистые розовые кофточки, чтобы замаскировать свой сволочной характер. Такова мощь розового цвета — надетый на гонщицу, студентку или мерзавку, он в равной степени превращает их в наивных, инфантильных созданий.
Сегодня розовый цвет переживает очередной подъем. В 2016 году модный блогер Вероник Хайленд написала статью о том, почему девушки-миллениалы снова выбирают розовый. Статья разошлась по просторам интернета и поспособствовала появлению термина “millennial pink”. В том же 2016 Pantone выбрали его цветом года. С тех пор публичные личности и модные бренды — от Иванки Трамп до Джиджи Хадид; от Victoria’s Secret до Nike — открыто демонстрируют свою любовь к розовому цвету. По словам Вероник Хайленд, новое порозовение женской одежды имеет глубокий подтекст. Если женщины 70-х, выходя на марши за свои права, воспринимали розовый цвет как квинтэссенцию гендерных стереотипов, то в 21-м веке акценты сместились. Теперь розовый — манифест свободы выбора, избавления от предвзятости, условности и заезженного образа “глупой блондинки”.
“Мы принимаем свою женственность, — говорит Вероник, — свою импульсивность и громкий голос, которые нас заставляли сдерживать. Мы выбираем тот цвет, который хотим, и выбираем его потому, что мы так хотим, а не потому, что нам навязали этот стереотип. Мы можем одеться как Фран Лебовиц или как Барби, но при этом все равно остаться #girlboss”.
