Это должен был быть обычный плановый осмотр у гинеколога, с той разницей, что по моему “плану” он задержался на несколько лет. Менструации шли четко как швейцарские часы, боли внизу живота, кроме привычных в первый день месячных, не беспокоили. Секс не доставлял дискомфорта, а сплошное удовольствие, партнеры не менялись, чтобы волноваться о ЗПП. Казалось, нет ни одной причины залезать в неудобное гинекологическое кресло лишний раз.
В последние годы немного изменился ритм и длительность менструации – несколько дней она “раскачивалась”, прежде чем кровь начинала идти в полном объеме, а спустя три стандартных дня активных выделений требовалось еще пару дней, чтобы все сошло на нет. Я связывала это с тем, что становлюсь старше, со стрессом, с образом жизни и особенностями организма. Потом узнала, что это признак миомы – доброкачественного новообразования на стенке или шейке матки.
Перелом случился внезапно. За четыре месяца до того, как оказаться на операционном столе, а затем навсегда распрощаться с менструациями, я стала их заложницей.
Кровотечения усилились в разы, и вот я уже стою у полок с прокладками размера 4+ и выше; спать без тампона в довесок к прокладке больше невозможно. Никогда ранее мне не доводилось прибегать к таким методам защиты ни ночью, ни днем.
Пережив пару подобных циклов я решила, что время “планового осмотра” пришло и бьет в набат, осталось дождаться окончания очередной менструации. Она была ужасна. Уже не помогали ни гигантские прокладки, ни комбинации с тампонами – кровь буквально лилась из меня, как в хорроре категории “Б”.
В какой-то момент, выйдя из дома и не успев пройти и трех кварталов, мне пришлось срочно бежать назад. Вся в крови, обернувшись курткой, я кое-как вернулась домой, залезла в ванну и в шоке наблюдала, как из меня вываливаются кровавые сгустки.
Гинеколог сразу отметила узел внутри матки – он занимал почти всю ее полость. Она выписала направление и поставила предварительный диагноз – миома. Контрастное МРТ показало у меня пять опухолевых узлов – матка была просто нашпигована ими и увеличена в два раза.
В большинстве случаев миома имеет множество очагов в матке, размеры каждого из них варьируются от нескольких миллиметров до нескольких сантиметров. Чтобы определить размер миомы, врачи-гинекологи проводят аналогию с беременностью, то есть размер матки сравнивают с размером органа на разных сроках беременности в неделях. Миома часто характеризуется не болями, а сильными кровотечениями – опухоль не дает стенкам матки сократиться, и менструация продолжается. В какой-то момент границы цикла стираются и кровотечение становится бесконечным, грозя анемией и рискуя убить вас в результате кровопотери.
Картину омрачало то, что у меня одновременно присутствовали чуть ли не все виды миом – узлы в полости и в стенке матки, а также узел, растущий в брюшную полость.
Миому внутри матки удаляют вагинальным путем. Процедура малоприятная, ее проводят под местным наркозом, чтобы контролировать состояние пациентки. Я понимала, что операции не избежать, и морально готовилась. Но хирург, взглянув на заключение МРТ, окончательно выбил почву из-под ног: удалению подлежали всего три из пяти миом, и нет никаких гарантий, что оставшиеся недоступные для оперирования не продолжат рост, раздувая матку и грозя повторной операцией.
Я оказалась в безвыходной ситуации: оставить все как есть и пробовать гормональную терапию невозможно из-за обильных месячных. До климакса еще далеко, значит, менструации продолжатся, но через несколько месяцев из-за кровопотери оперировать пришлось бы в ургентном режиме. Удалить две или три из имеющихся – это пережить болезненную и дорогую операцию, а затем восстановление, сесть на гормональную терапию, переживать из-за оставшихся миом и мучаться с обильными выделениями и месячными по полторы недели.
Кардинальное решение – гистерэктомия – удаление матки. Мозг не хотел принимать эту информацию, но интуитивно я почувствовала необратимость крайних мер. Спросила профессиональное мнение нескольких специалистов. Они подтвердили, что в данном случае все показания на гистерэктомию, но, естественно, окончательно решение оставалось за мной.
Врачи аккуратно подходят к этой теме – особенно с нерожавшими женщинами. Психологически удаление матки – всегда серьезное потрясение, даже если женщина, как это было в моем случае, не имеет четких репродуктивных планов. Вскрывается целый пласт проблем и страхов – от самой операции до мыслей о собственной полноценности как женщины и массы других переживаний и вопросов, которые, как мне казалось ранее, абсолютно меня не волнуют.
Ежегодно в Европе около 400 тысяч женщин удаляют матку по разным показаниям, почти половина случаев – это фиброзные опухоли, вызывающие сильные кровотечения. В США самый высокий уровень подобных операций – почти 600 тысяч ежегодно. По Украине не удалось найти данных о количестве производимых гистерэктомий в год. Эта процедура не из дешевых – стоимость в частных клиниках достигает 60-70 тысяч гривен.
Мне повезло с хирургом – специалист по лапароскопическим операциям, один из тех, кто, как говорят блогеры, “принес этот тренд в Украину”. Здесь важно наладить контакт. Если его нет, то лучше не ложиться под нож этого человека и не подставлять ни его, ни себя.
Лапароскопическая гистерэктомия – это удаление матки без вскрытия брюшной полости. По сравнению с разрезом при абдоминальном доступе – явное преимущество. На животе делаются несколько небольших разрезов – один для камеры, другие для инструментов хирурга. У каждого врача обычно свой собственный инструмент – к нему привыкаешь, чувствуешь его, с ним комфортно работать. Манипуляторы режут ткани электрическим разрядом. Врач наблюдает все на мониторе. Матку отсекают внутри брюшной полости, а затем извлекают через влагалище. Далее делают внутреннюю пластику: сшивают и закрепляют связки, чтобы зафиксировать влагалище и обезопасить от возможных последствий – ослабления мышцы мочевого пузыря, выпадения влагалище и прочих оказий. Эта работа занимает половину, если не больше, времени операции.
Время играло против меня – если делать лапароскопию, то только сейчас. Еще месяц, и матка увеличится так, что вытащить ее через влагалище будет уже невозможно, и останется лишь полное вскрытие.
Некоторые спокойно относятся к медицинской теме, любят сериалы про доктора Хауса и больничку. Я не из тех. По словам врача, я гордо вхожу в 10% пациентов, впадающих в ступор и истерику перед перспективой операционного вмешательства. Я из тех, кто сторонится людей в белых халатах (даже если это массажисты в СПА), а из таблеток знает активированный уголь, смекту, аспирин и парацетамол при простуде. Удалять матку? И извлекать через влагалище? Нет, спасибо, остановите Землю, я схожу.
Наступили темные времена. Шок и трепет, агония и леденящий ужас, отвращение, неприятие, стыд – любые подробности предстоящей процедуры ввергали меня в отчаяние и депрессию. Мысли о формате самой операции, о том, что меня будут трогать и потрошить, что все, что я смогу родить в этой жизни – только собственную матку, истязали и истощали. Необходимость надеть специальные компенсирующие чулки и оставаться в них три дня после операции (это делается, чтобы предотвратить образование кровяного сгустка, способного вызвать сердечный приступ) казалась невыносимой и почему-то унизительной. Любая деталь могла вывести из себя. А подробности появлялись и появлялись – в довесок к чулкам то катетер в мочевом пузыре, то глотание зонда, которое надо было пройти перед операцией с кучей других анализов и процедур, то режим без еды и воды, то очищающие клизмы – все, что вы боялись и не хотели знать, и были правы.
Я рыдала, не могла работать, не видела ни смысла, ни перспектив, напивалась несколько раз, смотрела видео подобных операций и опять рыдала. Сложно было сконцентрироваться на чем-то отвлеченном, невозможно забыть и не думать о предстоящем хотя бы на 10 минут. Хотелось убежать, бросить все и проснуться там, где никто тебя не знает и ты сама не знаешь, кто ты. Тело стало моей ловушкой, моим недругом. Сон давал небольшую передышку, но, открыв глаза, я вновь погружалась в кошмар наяву, и проснуться было невозможно. Казалось, я знаю, что такое депрессия, но только тогда поняла, что все предыдущие разы в жизни были просто плохое настроение, усталость и грусть.
Близкие помогли пережить эти недели. Я представляла, как бы сходила с ума, случись такое с любимым человеком, – это даже сложнее, чем когда все происходит с тобой самой, и я держалась ради них.
Мы начали готовиться к операции. Вопросов было много – от риторических “Почему я?” до прикладных: как я буду ходить в туалет после операции, что останется внутри, не провалятся ли внутренние органы в образовавшуюся пустоту, не потеряю ли я чувствительность и сексуальное желание, буду ли я ощущать себя недоженщиной, не начнется ли менопауза после удаления, куда денут извлеченную из меня матку и еще миллион безумных, глупых и вполне логичных вопросов. Я записывала их в блокнотик. Надо отдать должное доктору, терпеливо выслушивавшему все мои страхи и сомнения. Хороший хирург режет 10% времени, остальные 90% – это психология и работа с пациентом.
“В животе – коммунальная квартира”, – говорил он. – “Пустоты на месте матки не будет, все органы распределятся и займут всю площадь – кто первый встал, того и тапки”. “Через два дня вы будете бегать по лестницам”, – заверял он меня.
Операцию назначили на 14.00. Я сидела в одиночной палате в тех самых долбанных чулках, с катетером в вене и абсолютным пониманием, что чувствуют люди, приговоренные к смертной казни в назначенный день. И, хотя им приносят последний обед, а не клизму, думаю, они с радостью поменялись бы со мной местом.”Залезайте на стол”, – мне разложили руки “по-христиански” на 180 градусов, подключили капельницы. Я уперлась взглядом в часы на стене, брендированные названием клиники. “Отличный продакт-плейсмент”, – успела подумать, вдыхая газ. Отключаясь, ляпнула в полубреду какую-то глупость анестезиологу. Все в операционной засмеялись. Занавес.
Спустя несколько дней, отлежав обязательные 48 часов в клинике (я никогда так долго не проводила на одном месте, да еще и в кровати) и прочитав автобиографию Энди Уорхола (теперь мы с ним связаны болезненными переживаниями на всю жизнь), я вернулась домой. Бегать по лестнице совершенно не хотелось, но ходить я могла, а основной виртуозной задачей и целым искусством стало умение попИсать.
Лапароскопическая операция отличается тем, что восстановление идет гораздо быстрее, швы маленькие, пациентка почти сразу может вставать и передвигаться. Через 10 дней, глядя на мой живот, вряд ли можно было предположить, что внутри развернулась кровавая баталия и меня лишили довольно крупного органа.
Если снаружи все выглядело вполне неплохо, то внутри назревали серьезные проблемы – как говорится, “если вам кажется, что все идет хорошо, значит, вы чего-то не заметили”.
Врачи рекомендовали продолжить пить успокоительное. Я же на взводе, в состоянии аффекта после операции (ну, или на лекарствах, кто знает) радовалась, что самое страшное уже позади и не понимала, зачем мне теперь все эти персены и глициседы.
В первый же вечер дома, оставшись одна, я расплакалась так, как, кажется, не плачут даже младенцы. Этот поток было не остановить: все страхи, нервы, напряжение – все исходило изнутри, и, казалось, конца и края не будет ливню слез. После наступила полная тишина и пустота. “Что со мной сделали?” – одна мысль тупо стучала в голове. – “Кто я теперь?”
Неожиданно началась посттравматическая депрессия. Она была ничем не лучше нервного напряжения перед операцией. Я чувствовала себя Франкенштейном – склепанным из кусков то ли живым, то ли полумертвым, то ли женщиной, то ли недоразумением, ошибкой природы или творением доктора.
Я попросила видео операции – надо было видеть, чтобы понять и принять произошедшее. Досмотреть запись смогла лишь в несколько подходов. В вихре охвативших эмоций, несмотря на потрясение от увиденного, было еще одно чувство – восхищение работой хирурга. Это высший пилотаж. Для меня до сих пор существуют две профессии, которые приводят почти в священный трепет по уровню мастерства и ответственности, – хирургия и пилотирование авиалайнера.
Послеоперационные восстановительные процедуры включали в себя обработку швов рассасывающим кремом, таблетки для желудка (операция очень негативно влияет на органы пищеварения из-за обилия лекарств, которые приходится пить, колоть и засовывать в себя). Кстати, насчет засовывать – были еще бесконечные заживляющие свечи. Как я и подозревала, в этих деталях скрывался не один дьявол – свечи пришлось использовать еще почти месяц, а потом еще пару недель, когда шов внутри влагалища прижгли, чтобы он, наконец, зажил и не кровил. Именно от заживления раны зависит длительность выделений – это еще одно малоприятное последствие гистерэктомии.
И тут империя нанесла новый удар: измученный лекарствами, нервами желудок и раздраженный всеми препаратами и свечами кишечник дали сбой – начались острый панкреатит, гастрит и дисбиоз. Как результат – два месяца строжайшей диеты, куча таблеток и последствия, которые я пожинаю до сих пор.
Все в этой жизни имеет две стороны: операция стала переломным моментом, избавившим меня от хандры любого вида, беспричинных жалоб и псевдодепрессий – то, чем мы так любим страдать, не находясь перед лицом реальных и необратимых ситуаций.
И даже мой посттравматический синдром оказался не таким драматическими – я быстро развеяла его, вырвавшись через три недели после операции с больничного режима на уикенд в рождественскую Вену.
Проблемы с желудком, наконец, заставили меня отказаться от алкоголя и научили здраво питаться – и не по принуждению, а по ощущениям и потребностям организма. Кожа улучшилась, вес стал почти таким, как всегда хотелось в угаре гастрономического беспредела.
Главное – я поняла, насколько любима и важна своим близким и как глубоко люблю их.
Через 10 дней после операции проснулось явное сексуальное желание; ровно через две недели я уже занялась сексом, и оргазм был (точка). Был потрясающим. Либидо не просто не исчезло, оно усилилось в разы, как и чувствительность, и так продолжается до сих пор.
Дисклеймер: после гистерэктомии не рекомендуют заниматься сексом и вводить что-либо во влагалище кроме свечей в течение минимум четырех, а то и шести недель, и сексом я занималась исключительно без проникновения.
Ну и, собственно, вишенка на торте – у меня больше нет менструаций. Вам даже не снилось, какая это свобода – в сексе, в передвижениях, в самоощущениях. Отмахав годы некомфорта, испорченных планов, трат на средства гигиены и т.п., могу официально заявить: нет большего проклятия, это крест и бремя, которые женщины вынуждены нести через всю активную фазу своей жизни, при этом подвергаясь унижениям и гонениям из-за менструаций. Мир сексизма открылся с новой стороны.
Мне оставили яичники, цикл продолжается, я могу отслеживать его по ощущениям – грудь наливается, аппетит просыпается, люди бесят… Да, ПМС никуда не делся, идет в пакете с гормонами, которые производят яичники и которые жизненно важны для женского организма.
Что дальше? Все, как у всех. За гормонами нужно следить, как и проходить плановые УЗИ яичников и осмотры у гинеколога раз в полгода. Следующий назначен на конец весны, и я его не пропущу.
