«Ну что же ты страшная такая, ты такая страшная. И ненакрашенная страшная, и накрашенная», – доносится из колонок в актовом зале. Одноклассники дергаются в ритм хита нашего детства. Водка с вишневым соком выпита за полчаса до танцев. Под потолком сверкает самодельный дискотечный шар, девочки в джинсовых юбках, парни в вычищенных кроссовках… Диджей ставит медляк. Сажусь на стул под стенкой. Все равно никто не пригласит на танец. Ведь я – девочка из предыдущей песни. Я – страшная.
Не знаю, как у вас, а в нашей школе девочки делились на красивых и некрасивых. Страшненьких не приглашали танцевать. На свидания тоже не звали. Красотки дружили с ними из жалости, но чаще – отворачивались на переменах. Можно быть страшной, но веселой, или красивой и глупой, но даже не думай хорошо учиться, если с внешностью не повезло. Бинго, получай двойную порцию унижений, заучка-уродина. Некрасивым девочкам вслед кричали: «Тебя никто не трахнет». Так и кричали, это цитата.
Я обожала вычислять, кто некрасивее меня. Найдешь одну девочку с кривым носом или в очках с толстыми линзами, и ты на ее фоне – нормальная. Тогда, в 14 лет, девочки делились на тех, кому вслед свистят и восхищаются (пошлые крики приравнивались к комплиментам), и тех, кому суждено быть уродинами.
[adrotate banner=”12″]
Казалось, внешность – главное в жизни. Все лучшее достается тем, у кого правильные черты лица и обаятельная улыбка. Мне нравились смазливые парни, я завидовала красивым девочкам и, признаться, боялась их. Хотелось быть ниже ростом, хотелось, чтобы волосы были другого цвета, чтобы талия – тоньше, нос – ровнее, да и жизнь чтобы была другая. Школьные страхи не покинут еще долго. Память о себе настоящей станет бить в висках, отдавать в затылок, стекать по спине липким холодным потом в самые ответственные моменты. «Я люблю тебя», – скажет парень, когда мне будет 16 лет. – «Как любишь, я же ненакрашенная?» – спрошу.
Это потом, лет в 18-20, перевоплотившись в несколько образов: от рубахи-парня и до студентки с наклонностями районного гопника, я пойму, что стать красоткой – в моих силах. Нехитрые махинации: короткое платье, утюжок для волос, красная помада, и я – одна из этих девочек. Иду с гордо поднятой головой, со мной знакомятся на улице, придерживают двери и подают пальто. Теперь не уродина. Широкие джинсы с карманами и бабушкин свитер ушли в утиль. Чувство собственной ничтожности глубоко закопано. Умею красиво хлопать ресницами, мило улыбаться и вовремя прикидываться дурочкой. Я не боюсь, что смех за спиной обо мне. Мной только восхищаются.
В обиходе появилось слово «уродина». Так с подружками называем всех, кто не вписывается в наши представления о красоте. Смачно бросаем эпитеты «жирная уродина», «кривоногая уродина», «прыщавая уродина» и прочие маленькие радости в глаза и за глаза. Я осмеливаюсь так говорить, значит, – не уродина.
Вежливость и ухаживания от мужчин постарше ничто по сравнению со свистом вслед от ошалевших ровесников. Победа! Я стала одной из тех, кому завидовала в школьные годы.
[adrotate banner=”8″]
Потом, конечно, повзрослею. Короткие платья и длинные волосы перестанут быть обязательным условием красоты. Я пойму, что шпильки не всегда уместны. Что нужно не только рисовать себя снаружи, а наполнять изнутри. Что живой ум, яркие шутки и уместное молчание ценятся выше, чем умение быстро хлопать накрашенными ресницами. Самые красивые люди, которых встречу, не впишутся в модельные параметры, их лица не совпадут с обложками журналов.
Но, будучи 20-летней, я только и знала, что утюжок для волос да красная помада. Только и видела, что огоньки в глазах парней. Только и умела смеяться сексистским шуткам. Ведь, если шутят при тебе – приняли за свою.
И лишь спустя пару лет поняла: издевательства и пошлые комплименты – две стороны одной медали. Те же парни, которые принимали меня в свою компанию, другим кричали вслед «уродина» в школьных коридорах. Школьницы, которых с 13 лет оценивали по принципу «трахнуть/не трахнуть», пострадали с обеих сторон. И виноваты в этом не мы, не девочки.
Нам внушали, что девочка должна быть милой и симпатичной. Что нельзя отвечать на оскорбления грубостью, нужно «не обращать внимания». Худший совет, который давали: «Не принимай близко к сердцу». Как не принять близко то, что говорят прямо в уши? Как не воспринимать на свой счет слова, сказанные тебе в лицо?
Долго думала, что мне должно быть стыдно. За то, что была «уродиной», что пропустила медляки и свидания, за то, что принимала к сердцу и делала выводы. Теперь понимаю – стыдно должно быть не мне. Нам, девочкам, рассказывали, как быть уступчивой и мягкой. Это наши юбки должны быть отутюжены, а тетрадки – без помарок. Это мы считали, что успех измеряется популярностью в глазах мальчишек, а парни, честно говоря, были так себе. Обычные, обиженные 90-ми и сбитые с ног гормонами, смешные и грубые подростки. Нас разделяли по разным классам на уроках труда, мальчишек на физкультуре гнали на стадион, а девочек – качать пресс и крутить обруч. Нас поздравляли с 8 Марта словами «вы – наша нежность и весна» и говорили: «Дергает за косичку – значит, нравишься».
[adrotate banner=”12″]
Родители и учителя, школы и внеклассные кружки, телевизор и совковые книжки воспитали зависимых от чужого мнения, глупых и ограниченных, до мурашек испуганных детей. Больших детей, которые, порой, продолжают жить по школьным правилам. Мы встречаем по одежке, требуем от других идеальной внешности и поведения, ставим рамки и боимся их перешагнуть. А некоторые так и не вышли за пределы бессмысленных ограничений, которые им навязали в детстве. Ровный нос. Тонкая талия. Милая улыбка.
Нам не рассказали главного. Что красота – в глазах смотрящего. Что те, кто отличается от общепринятых стандартов – не хуже и не лучше, а просто другие. И что стандартов вовсе нет. Нам не сказали, что девочки и мальчики могут встречаться, а могут – дружить. Что никто не смеет оценивать, красивая ты или нет, кроме тебя самой. И, самое обидное, нам не сказали, что девочки тоже могут играть в футбол.
