Живешь себе обычная ты: синий пуховик, длинные волосы, шоколадка в рюкзаке. Мечтаешь, шутишь, спешишь. Как вдруг – конец марта, восемь вечера. Моешь противень и понимаешь: мама дорогая, да ты же влюбилась. Никакого метафана, никакого торжества. Твое “влюбилась” – катастрофа вроде оторвавшегося тромба или пробоины в днище корабля.
Тебе 27 лет, у тебя работа, два попугая, три диплома, велотренажер. А мозг взрывается радугой, как мешочек с красками Холи. В этом парне все сделано по тайному эскизу: форма коленей, сюжеты историй, ямки на щеках, сутулость, говорливость, голубоглазость. Когда он улыбается, тебя порывает обнять всех женщин, которые когда-то его хотели. Кажется, ты даже слышишь их голоса: “Беги”, – кричат те хором посреди ночи.
Влюбляешься ты, ясное дело, безответно. Прикасаешься первой, целуешь первой, выходишь из чата последней. Ты веришь, что тебя любят, любят, любят. Просто такой любовью – незаметной, как бесшовные трусы. Тушишь окурки слезами, ламинируешь ресницы, спишь с телефоном под мышкой. Вы встречаетесь раз в месяц возле памятников поэтам, держитесь за мизинцы, ходите босиком. Ты признаешься в любви, он отвечает “Я тебя тоже” – шепотом, будто подсказывает двоечнице формулу дискриминанта. Но ты не двоечница, не девочка, вовсе не человек. Ты – припев из песни группы “Звери”, где “все только на-чи-на-ет-ся, ааааааааа”.
Со временем правде надоедает вежливо покашливать в знак своего присутствия в мире. Она подсовывает тебе фото незнакомки: “Смотри, это Маша, 25 лет, 165 см, 75В. Кстати, ей, а не тебе, он сейчас клянется в моногамности”. Ты хохочешь правде в лицо, выталкиваешь в двери, пугаешь газовым баллончиком, удаляешь из ленты. А утром первым вагоном метро она возвращается снова.
Три месяца вы с правдой сидите на балконе, поджав ноги. Ты чувствуешь себя фаршем – развалившейся котлетой из боли и истерики. Правда то и дело рвется тебя спасать – вручает кроссовки, выгоняет на стадион, хлопает по плечу. Уговаривает умыться. Записывает на английский. Увозит в Карпаты. Приводит к друзьям, к морю, к музыке, к зеркалам, к другим мужчинам. Объясняет: “Дорогая, возраст – не деревянная линейка. Иногда человеку сначала 68, а потом 25. Тебе вот 16 – и твоя вечная любовь пройдет, как прыщи на подбородке”.
Наступает день, когда ты не думаешь о нем полчаса. Целых полчаса не помнишь, как он пахнет и под какой сериал собирается на работу. Именно тогда ты узнаешь, что разлюбовь – это тоже чувство, и бывает оно еще слаще любви. Ты открываешь окно и впервые замечаешь вместо мглы прозрачное киевское бабье лето: каштаны, кофейни, крыши, коляски, коты.
Достаешь телефон, смотришь в календарь, там 29 сентября. Привет, первый личный праздник – твой День всех разлюбивших. Правда гордо откупоривает бутылку игристого.
