Спустя пять лет после смерти лучшей подруги Джули Бантин рассказывает, как переживает ее смерть в социальной сети снова и снова.
Я была одержима фейсбук-страницей Леи с января 2006. Она зарегистрировалась, а месяц спустя я создала свой аккаунт. В старших классах мы так дружили, что полностью растворялись друг в друге. Вместе мы делали те вещи, которые бы никогда не сделали поодиночке. Например, закинулись экстази и купались голышом в озере Мичиган. Летние бессонные ночи длились неделями. В час ночи мы убегали из дому, через лес пробирались к полю, там курили и до беспамятства напивались вином, которое стащили у родителей. Мы постоянно говорили, что тратим время впустую, и нам надо вырваться из этой дыры – северного Мичигана. Так думают все провинциальные девочки. Мы без тени иронии называли себя неуязвимыми. Мы, как ни странно, дружили офлайн, хоть потом почти 10 лет общались на фейсбуке.
Несколько месяцев назад я купила пятый айфон и обновила все приложения на телефоне. Я их почти не использовала – банковское приложение, твиттер, групон, фейсбук, менструальный календарь. Как правило, они меня тоже не беспокоили обновлениями, если только не было неполадок в работе. Одна из новых возможностей фейсбука – мессенджер вместо личных сообщений. Теперь ты заходишь на страничку друга, нажимаешь на кнопку сообщения, круглый значок показывает изображение профиля на экране, а вместе с ним ты видишь всю вашу переписку.
Но фейсбук считает иначе
Второго марта, больше четырех лет тому назад, Лея умерла от печеночной недостаточности, связанной со злоупотреблением разными препаратами. 10-го июня ей бы исполнилось 27 лет. В это время года я думаю о ней чаще всего. Я уверена, что технические специалисты фейсбука, которые отслеживают наши действия на этом сайте, могут доложить, что мои посещения странички Леи стремительно растут в начале лета. Я не знаю точно, как смогла открыть старую переписку. Фейсбук сам поместил туда сообщения. Я не нажимала на кнопку, они просто появились. Появилось лицо Леи, она хотела что-то написать в чате. Нет, все-таки нажала. Может быть, случайно. Моя версия такова: технология – это короткий путь к магии. Я ничего не знаю о том, как работает интернет. Я до сих пор не верю, что интернет – это просто воздух. Может быть, сообщения Леи появились, потому что я скучаю по ней и чувствую свою вину в ее смерти.
Лея была одной из тех, на чьи обновления все подписываются. В 16 я была влюблена в нее, и не только платонически. Все, у кого в юношестве была лучшая подруга, поймут меня. Я как закадычная подружка, не сомневалась в наших глупостях. Я шла за ней по пятам, в духе дружбы и приключений. Но внутри меня всегда был человек, который сейчас это пишет. То есть, даже когда мы смотрели по ночам фильмы онлайн, под кокаином и ксанаксом, я уже знала – это просто юность, я это перерасту. Мы обещали, что будем дружить вечно, но потом я поступила в колледж в Нью-Йорке, а она переехала в Коста-Рику с парнем. С тех пор я издалека наблюдала, как она катилась по наклонной. Вернее, я видела это вблизи, но с экрана компьютера.
Я училась на первом курсе, а Лея меняла статусы в фейсбуке. Они были смешные и странные. Это так похоже на нее. Год спустя статусы стали бессвязными. Цитаты с картинками, которые Лея делала забавы ради, опечатки, фрагменты ночных тусовок, которые она постила после того, как напьется, и, кто знает, что еще она там делала. Ее фотографии профиля тоже изменились. Сначала была Лея на пляже, которая смеялась над собой, сгоревшей. Потом была Лея, похудевшая на дюжину килограмм, с впавшими щеками, которая смотрела сквозь объектив. Если бы тогда, в Мичигане, на зимних каникулах я не сталкивалась с ней в барах и на вечеринках и не отвечала на ее непонятные звонки среди ночи, то мы бы отдалились друг от друга быстро и навсегда. Возможно, я напивалась с друзьями на каникулах, но в Нью-Йорке я жила той жизнью, о которой мы обе мечтали. Я мечтала так жить. В 19 я не понимала, что с ней случилось и почему она не взрослеет вместе со мной, почему она не может взять себя в руки.
К тому времени Лея стала мишенью для сплетен на каникулах. Из фейсбука я знала, что она встречается с таким парнем, кого бы мы высмеивали в старших классах. Я не раз видела синяки у нее под глазами. У нее случился приступ в супермаркете. Наши одноклассники говорили, что Лея запуталась. Но вместе с ней мы закидывались ее наркотой и не спали до рассвета, вспоминая школьные годы.
Мне кажется, я понимала, что мы лицемерим. Возможно, когда я напивалась, то говорила об этом. После того как Лея умерла, я сказала себе, что хотела помочь. Я сделала все, что могла. Я пыталась достучаться, но она меня игнорировала. Она не отвечала на мои сообщения, письма, звонки. На ее похоронах я чувствовала себя виноватой, что не сделала больше, но злилась, что она нас бросила. Она бросила меня. Я любила ее. Я так и не могу ее отпустить.
Но фейсбук считает иначе. Последнее сообщение было отправлено 21 февраля 2007 года. Она писала мне. Но я не видела это сообщение, пока не обновила приложение. Семь лет спустя после того, как Лея его отправила. Четыре года после ее смерти. Сразу после похорон Леи я весь день ковырялась в коробке из-под обуви, полной старых записок, которыми мы обменивались в классе, и ужасных фото, которые мы делали в автоматах. Я не думала, что Лея могла оставить мне что-то онлайн. Годы спустя из-за этого сообщения у меня перехватило дыхание. На миг я потеряла равновесие. Меня обожгло так, будто она снова умерла, прямо сейчас. Я будто уронила что-то хрупкое на пол и смотрела, как оно разлетается на куски. Самое ужасное: это было не одно неотвеченное сообщение от Леи. Их было намного больше, наравне с теми, на которые я манерно отвечала о своей жизни в Нью-Йорке, узнавала, проходит ли она реабилитацию или о том, переехал ли ее отец, или о ее депрессии.
Первый раз Лея умерла для меня после регистрации на фейсбуке. Я видела, как она превращается в девочку, над которой раньше бы сама издевалась и которую бы жалела. Второй раз она умерла примерно за год до реальной смерти, когда перестала писать посты. Второго марта она умерла официально, ее страничка превратилась в надгробие. С тех пор я переживаю ее смерть снова и снова. Посты на фейсбуке появляются все реже, иногда – спустя месяцы. Когда я открыла нашу переписку, она опять умерла. Но по-другому. Я лицом к лицу столкнулась с потерей. Фейсбук сделал ее смерть концептуальным хоррором. Как много раз я горевала по ней? Как много деталей из прошлого похоронены в интернете и ждут, чтобы я их раскрыла?
Когда я на самом деле потеряла ее – я узнала об этом с помощью технологий. Я была у кардиолога – хотела убедиться, что мое сердце не подведет меня. Телефон завибрировал, когда врач говорил о магнезии. Я проверила сообщения втихушку – этому я научилась еще в школе.
Я открыла сообщение от неизвестного номера.
«Лея умерла», – написали мне.
Я держалась до конца приема, кивая в подходящие моменты и методично спускаясь по моему списку вопросов. Я не разрыдалась. Я не выбежала из комнаты. Но с этим сообщением моя жизнь разделилась на две части. В одной, реальной, со мной говорил врач, я была занятая жительница Нью-Йорка, которая платила кучу денег за прием, ради которого пропускала работу. В ней не было места этой новости, которая попала ко мне буквально с помощью проводов и сигналов. Эти механизмы я до сих пор не понимаю, но они каким-то образом открывают окно в мое давнее прошлое. Путь в другую жизнь, где сохранены вещи, которые я люблю больше всего. Когда встреча закончилась, по-моему, я сказала «спасибо». Я не помню, как уходила. Следующее, что я помню – я бродила по центру, ничего не видя за слезами, как Мари, друг по переписке, объясняла, что Лея умерла, что похороны были спустя много дней, что мне нужно вернуться домой.
Мое горе такое личное, будто только Лея может его понять
Я знаю, моя одержимость немного эгоистична. История Леи – как голограмма. Наклоните ее, чтобы свет падал под другим углом, и мертвая девушка, о которой мы говорим – это я. Нас обеих поймала полиция, когда нам было по 14 за то, что мы пили пиво на пляже. На пике нашей дружбы мы пили синхронно и синхронно дышали. Если бы я была менее удачлива или она – более, то как бы закончилась эта история? Я помню, да, я была ведомая. Да, она всегда толкала нас все глубже в лес, где могло случиться нечто ужасное. Но разве я не держала ее за руку, убеждая, что хочу идти за ней? Однажды ночью, когда мы лежали в поле, она заставила пообещать, что я никогда не дам ей стать, как та наркоманка в соседнем полуразрушенном доме. “Я обещаю”, – сказала я. Я пообещала.
Спустя годы я случайно нашла эту наркоманку в фейсбуке. У нее две дочки, работа, мужчина и много друзей. Она недавно была на встрече выпускников спустя 10 лет.
Интернет усложнил вопрос – где хранить мои потери. Как я могу двигаться дальше, если лицо Леи всегда на моем телефоне. Она спрашивает меня, умоляет докопаться до истины. Как так вышло, что моя восхитительная и смелая подруга умерла от печеночной недостаточности в 22 года? С каждым обновлением фейсбука кажется, что платформа упрощает задачу стать археологом прошлого Леи. Меня, конечно, преследуют наши сообщения, но сейчас я исследую ее страничку, используя функцию просмотра хроники в правом верхнем углу экрана. Если я захочу посмотреть на здоровую Лею до 2006 года, я могу добраться до этих записей на ее стене. И каждый раз, когда я это делаю, я напоминаю себе об обещании, которое не сдержала.
Фейсбук – почти все, что от нее осталось. В некотором роде это имеет смысл. Я не могу смириться со своими воспоминаниями, с теми фрагментами, которые она оставляла онлайн, но только они и остались. Я никогда не присоединялась к людям, которые поминают ее на стене. Я не сканировала и не загружала наши совместные фото. Вы не найдете меня в истории нашей дружбы, разве что на некоторых общих фото, которые мы сделали перед дискотекой в школе. Месяцы спустя после ее смерти меня успокаивал ее профиль и люди, которые делились там историями. Я думаю, это не лишнее. Я просто не знаю, что сказать. Мое горе такое личное, будто никто кроме Леи не поймет его. Я хотела написать, но вскоре злилась на фейсбук Леи, который выдавал ее за живую, обманывал меня на мгновение – будто, если я отправлю ей что-то, то достучусь до нее.
В июле 2009-го Лея последний раз изменила фотографию профиля. Это селфи, хотя она не любила так говорить, снятое на телефон-раскладушку в комнате с тусклым светом. Она не улыбается. Она красивая. В носу пирсинг – она наконец-то его сделала. Светлая челка красиво уложена – хороший знак. Я помню, когда фото первый раз появилось в моей ленте, я подумала: «Она продолжает заботиться о своей коже – летний загар Мичигана». Звезды в ее глазах – отражение от вспышки. Она грустная и отрешенная. Рукой, которой она не держит камеру, она будто машет, только три пальца видны в рамке. Пока существует фейсбук, Лея будет там говорить «прощай». И, покуда она будет там, я буду смотреть, как она уходит.
