Когда DIVOCHE.MEDIA предложили написать о войне с точки зрения именно девочки, я живо откликнулась: словно мы на свадьбе, я – близкая подруга невесты, и после дежурных и заунывных тостов десятка родственников мне наконец дали слово. И тут же расклеилась. Села писать, но в белом окне Word’а ясно увидела страшные картины трагедии, а из клавиатуры, казалось, торчат иголки.

Так повторялось несколько раз. И я решила отложить текст на неопределенный срок. А недавно услышала “бабахи” за окном. Отбросила дела и выбежала во двор. В темном небе взрывались букеты салютов – очередные молодожены праздновали свадьбу. Я смотрела в небо с чистым ликованием и вдруг поняла, что начала потихоньку выздоравливать. Сегодня на подозрительные выстрелы за окном вновь реагирую как на праздничные салюты, а не залпы орудий. И можно снова открыть окно Word’а, будто в туманную зиму, и рассказать все по порядку.

Я из Мариуполя. 24 января 2015 года, как всегда по субботам, валялась в кровати и бесцельно серфила в интернете. Погода была серой и не вдохновляла на грандиозные планы. Внезапно прозвучал неестественный звук, который был похож одновременно на «скрежет движения пространства» и на какие-то тревожные ощущения в теле, когда скачет давление. Стало понятно, что это не резкая мигрень – в городе правда происходит что-то неясное, настолько неясное, что сейчас могут вылететь окна, и я нашла укрытие на дне ванны. На улице беспомощно залаяли собаки, заныла сирена скорой помощи, вереницей ехали какие-то машины… Окна вылетали не везде, слава Богу.

Когда все стихло, я вернулась к соцсетям, где моментально появились фотографии пожара в микрорайоне Восточный, неподалеку которого я живу. Под Мариуполем военные действия идут с лета 2014 года, мы постоянно слышим, как что-то стреляет (а кто-то даже различает тип оружия, я – нет). Поэтому в соцсетях проводят переклички: администратор городской группы создает пост, под которым мы оставляем комментарии, в каком районе дрожат стекла, где громко слышно артиллерию, где отключена мобильная связь и так далее. Такая групповая терапия, которая хотя бы иллюзорно вытягивает из неизвестности и изоляции: «Ты не один, это происходит со всеми нами».

Общими усилиями народ собрал картину происходящего: Восточный обстреляли «Градами» со стороны «ДНР», горит рынок, снаряды попали в некоторые дома, в школу, где-то вылетели стекла, много жертв.

Население Восточного – 36 тысяч человек. Серая окраина с типичными бетонными коробками, привлекательность которой могут оценить только жители Мариуполя. Считается, что там самый чистый воздух в городе, потому что Восточный находится далеко от металлургических комбинатов «Азовсталь» и им.Ильича, и ветер редко несет туда промышленную вонь. На Восточный съезжались жители центра города пересидеть неспокойные дни, когда террористы «ДНР» захватывали горсовет и устраивали в центре волнения. И вот этот островок относительного благополучия накрыло огнем, дымом и ужасом.

Я запостила на фейсбуке сообщение, что только что слышала «Град». Тут же телефон начал разрываться от звонков: «Даша, уезжай, они не остановятся, дальше будет хуже». Самые серьезные намерения были у близкой подруги Насти – она готова была меня забрать и поселить у себя в Киеве на тот срок, на сколько мне будет нужно, чтобы я нашла себе хорошую работу и съемное жилье. В тот момент казалось, что это, конечно, самое крепкое и толковое объятие, в которое мне не страшно упасть, но я никуда не уеду отсюда.

Закончив с телефонными переговорами, я прочитала в интернете, что в больницу неподалеку привезли раненных на Восточном и людям нужны медикаменты. Если у меня есть время и средства, я постоянно откликаюсь на призывы о помощи. Вот и на этот раз: выпотрошила домашнюю аптечку и отважно отправилась в больницу, планируя по дороге что-то докупить. Редкие прохожие на улице смотрели на окна домов – вылетели стекла-не вылетели? Но здесь все было в порядке.

Я шла и прикидывала, где в моем районе бомбоубежища – а вдруг нас продолжат обстреливать и двинутся глубже. Но с бомбоубежищами обычно дело обстоит так: они на замках, а ключи хранятся у какого-нибудь дежурного по телефону 097ХХХХХХ. Стало горько: тут добежать бы до укрытия, а не искать ключи. А с другой стороны: в мирное время в любом свободном месте скучающие ребята готовы организовать наркопритон, сбегая от невидимой войны, которая, как известно, у каждого своя.

Миновав два квартала, я снова услышала громыхание. На этот раз оно было определенно-страшным. Звуки можно было сравнить с торжествующим шествием футуристического робота-великана. Ощущения – как будто полотно города кто-то пытается встряхнуть, вырвав с корнем все дома и деревья. Как говорили потом, это была вторая кассета «Градов». Первую я услышала дома – и дома это, правда, было не настолько впечатляюще. А теперь город дрожал…

Меня затошнило, картинка перед глазами была мутной и рябила. Я не знала что делать: падать на землю, искать канавы, держаться подальше от витрин и навесов… В центрифуге памяти на бешенной скорости крутились все статьи из интернета, которые я читала на тему чрезвычайных происшествий, а я бежала по пустой улице в сторону больницы. Одной рукой прижимая к себе пакет со шприцами, бинтами, ватой и новокаином, а другой – в который раз набирая по телефону приятеля, который живет рядом с Восточным.

Приятель, наконец, вышел на связь и сказал, что пока не понятно, остановится ли «ДНР» или пойдет дальше, но сейчас мне лучше уехать из нашего района. Но я не собиралась никуда уезжать, мне надо было в больницу к раненым.

Грохот затих, и я остановилась возле супермаркета. В безумной голове теперь сияла одна лишь бесценная мысль: нужно в больницу купить что-то из еды. Автоматические двери супермаркета раскрылись, и я увидела, как охранник выгоняет оттуда гудящую толпу покупателей: «Выходите, мы закрываемся». Со стеклянными глазами я прошла сквозь толпу, миновала охранника и начала сметать с полок все, что попадалось под руку. Почему-то начала с туалетной бумаги, продолжила такой же белибердой. Когда я в этой суматохе осознала, что ничего не понимаю, мое бессилие взяло верх. Я признала, что не знаю, как вести себя в экстремальных ситуациях, и еще чуть-чуть и свалюсь с ног от неуклюжести.

Заняв очередь в кассу, я получила смс, что, наконец, и мой папа вышел на связь. Я позвонила ему и попросила увезти меня из Мариуполя в Бердянск. Он забрал меня из супермаркета, мы поехали ко мне домой, махом собрали все вещи, будто я больше никогда сюда не вернусь.

И тут я поняла, что хотя бы здесь я все-таки должна получить руководство, как спасти весь ценный скарб, – и позвонить маме. А мама моя на Кипре, но счет своего телефона я пополнить не успела. Я кинула сообщение на фейсбук с просьбой приятелей пополнить мне счет и буквально за пять минут собрала 650 гривен (!!!), чтобы позвонить маме и свериться, все ли документы и ценные вещи я забрала. Позже остаток денег я переслала волонтерам Мариуполя, чьи телефоны я знала, и парням из «Азова», которые служат под городом. А папа приехал из Бердянска и отвез мои лекарства в больницу.

Уехав из Мариуполя, единственное, о чем я мечтала – это вернуться обратно. Но было понятно, что я просто не справляюсь с экстремальными ситуациями, и если опять что-то случится, я наломаю дров. Одно дело – носить еду в больницу раненым, красить заборы в синий и желтый, ходить с флагом на митинги (даже если зеваки смотрят на тебя косо – бандеровцы собрались!), собирать деньги и необходимые вещи для блокпостов. И совсем другое – быть в зоне боевых действий и совладать с первобытным страхом смерти, когда она смотрит прямо в лицо. Поэтому я сидела в Бердянске в гостях у маминой подруги, заливала бездну стресса домашним вином и строила разумные планы, как жить дальше подальше от войны. Я не давала себе время прийти в себя, хотелось решить все и сразу.

В спешке я сбилась с ног и просто покатилась вниз по лестнице из твердых ошибок. Так, я приняла предложение о работе в Киеве, за которое нужно было горячо поблагодарить, но тут же хладнокровно отказаться. Записалась на дорогой учебный курс, который мне был совершенно не нужен. Перевела на украинский язык антивоенную песню, которую позже критики назвали бездарной и конъюнктурной. Да и мне самой она не очень нравилась, но попросили друзья. Вдобавок ко всему я получила смс от своего приятеля, который написал мне, что нам нужно порвать, его чувства ко мне были не так глубоки и он хочет двигаться дальше. Хотя я и не думала, что у нас вообще отношения. Этот парень был из ОБСЕ. Он приехал наблюдателем в Мариуполь и постоянно повторял, что это грязная война, и его отчеты не принимают.

Сразу же после обстрела Восточного он писал мне в смс слова поддержки и просил переключиться на что-то прекрасное, ведь этот мир – это не только война. В тот момент мне казалось, что этот дурацкий америкашка насмехается. Он уедет, а мы останемся, только оставаться, может быть, уже будет негде. Как я могу думать о прекрасном?! Мне хотелось не прекрасного, а конструктивного: например, помогать волонтерам, которые кормили и помогали согреться жителям Восточного, оставшимся без крова и тепла. Как и любому человеку, переживающему военное время, мне хотелось причастности, а не изоляции, пусть и в теплом месте с бокалом вина в руках.

В Мариуполь я все-таки вернулась: когда стало понятно, что «ДНР» не пойдет на город. Я провела там три недели перед отправлением в Киев, это было самое теплое, душевное, но безмолвное время: с домашними застольями, подарками, танцами, воздушными шарами, которые бились «головой» в потолок, как и все мы, походами по магазинам, которые несмело начали открываться после обстрела. Конечно, мне до крика хотелось говорить о том, что меня волнует, но мы с друзьями договорились не обсуждать войну, чтобы остаться в прекрасных отношениях и не рассориться в прах, если вдруг окажется, что кто-то с кем-то не согласен.

А вот с приятелем из ОБСЕ я поговорила. Он был в восторге от документальных фильмов о нашей дерьмовой действительности, которые привозил фонд IZOLYATSIA в Мариуполь – фильмы от фестивалей DocuDays и 86. Я раздражалась и говорила, что ему меня никогда не понять, а он спросил, не считаю ли я, что он турист в Украине. Я ответила: «Да, ты турист, это не твоя страна, не твоя война и не твои проблемы». После этого был скандал. Оказалось, западный человек невоенного времени тоже хочет быть причастным к чему-то важному, даже будучи в теплом месте и с бокалом вина в руках. Теперь он в Польше, курирует там соблюдение прав человека.

24 октября – 9 месяцев со дня обстрела Восточного в Мариуполе, трагедии, которая кровавой точкой вплетена в паутину войны, где трепыхается еще целое панно из таких несправедливых жертв. В день обстрела глава «ДНР» Александр Захарченко заявил о наступлении на Мариуполь, а потом опроверг свои слова. Существуют люди, которые уверены, что Нацгвардия сама в себя стреляла, они не верят моему приятелю из ОБСЕ, который хватаясь за голову говорит, что «мариупольцы крейзи», и нет никаких сомнений, что обстрел был с территории «ДНР».

Вследствие обстрела погиб 31 человек, ранены 117, пострадавшими считаются 20 тысяч: у кого-то снесло половину квартиры, у кого-то дыры в стенах, у кого-то лопнули стекла в окнах, а у кого-то сгорела машина. Из моих знакомых пострадала только мама моего хорошего друга. Во время обстрела она была в магазине: всех завалило стеклом и стойками с товарами. Она встала, отряхнулась от стекла и пошла на маршрутку, чтобы выехать из города. Только в автобусе она заметила, что у нее течет кровь – маленький осколок попал в ногу. От серьезного повреждения ее спасла помада, которая лежала в сумке – в нее попало что-то более внушительное, и пластиковый тюбик просто вывернуло наизнанку. Он раскрылся корявыми лепестками, будто кроваво-черный цветок.